форум о танце и лошадях

Береника Братни для Academia Liberti<\/u><\/a>

У моей мамы есть подруга…

Береника Братни для Academia Liberti

У моей мамы есть подруга, чья 18-летняя дочь любила ездить на лошадях. Однажды она упала и сломала спину. После долгой реабилитации у нее развилась шизофрения. Ее тело было в порядке, но психика полностью разрушена. Девушка решила отправиться в лечебницу, потому что прописанные ей лекарства делали ее неспособной находиться в обществе. Она была в постоянном страхе. Она чувствовала, что трагические перемены в ее жизни так или иначе связаны с лошадьми, поэтому она хотела увидеть еще раз этих животных, перед тем как оказаться запертой за дверями психиатрической лечебницы на многие месяцы. Ее мать привезла ее ко мне.

Я пошла прогуляться с девушкой по раскисшим левадам и объяснила ей, почему на лошадях больше никто не ездит. Я рассказала ей о различных способах проведения времени с лошадьми. Я объяснила, что некоторые из них знают «игры» и любят играть с людьми, если они в хорошем настроении.

Ее руки так сильно тряслись, что ей было трудно даже похлопать лошадь по шее. Я решила оградить ее от молодых, любящих озорство, лошадей, чья энергичность могла напугать человека в подобном состоянии. Я пригласила мою старую мудрую арабскую кобылу Виргу подойти к нам. Она всегда медлительная, не подходит близко и судит о людях безо всякого милосердия. К моему удивлению, она охотно присоединилась к нам, и мы втроем ушли в другую леваду. Девушка, тронутая моим рассказом про «игры», хотела играть. Я знала, что Вирга не играет, и ожидала, что кобыла сейчас презрительно махнет хвостом и уйдет. Я была удивлена — Вирга позволила этим трясущимся рукам касаться ее самым неуклюжим образом, она следовала за девушкой и делала все, о чем та просила. Она останавливалась, рысила и даже позволила схватить ее за гриву, хотя обычно она ненавидит это и избегает. Она не отставала ни на миг, ни разу даже не усомнилась, следуя за девушкой. Я наблюдала за этим и не могла поверить глазам. Язык тела этой девушки был ужасным, каждое ее движение, казалось, кричало «страх», ее глаза выражали слова «беги отсюда как можно скорее». Она совершила все возможные ошибки. Схватила лошадь за гриву, толкала ее своим неловким телом, изобретала глупые игры без всякого смысла, вроде «пойди туда, стой там, а теперь иди ко мне». Вирга была необычайно послушной. Спустя какое-то время мое терпение кончилось, и я позвала кобылу к себе — она отказалась меня слушать и осталась с девушкой. Я знаю своих лошадей, знаю их выражение лиц, и Вирга была расстроена мной из-за моего желания закончить игру. Я подошла к ним, стоящим бок о бок. И увидела, что девушка плачет. Между всхлипываниями она сказала, что впервые со дня несчастного случая она не чувствовала страх какое-то время. И тут Вирга начала зевать! Она зевала и зевала, и не было конца ее зевкам. Потом она взглянула расслабленно и направилась к воротам. Оглянулась с типичным выражением лица, которое говорило: «Поторопись, неужели не видишь, что королевна хочет выйти?» Я открыла ворота, и она ушла. Я смотрела, как она уходила, расслабленная. Она казалась счастливой.

На следующий день, когда я отправилась с девушкой на прогулку, Вирга уже ждала у ворот, раздраженная опозданием своих слуг. Я не могла поверить глазам. Она хотела выйти, и когда я открыла ворота, она присоединилась к девушке. Она встала там и позволила неуклюже похлопать себя по шее, слишком неуклюже для меня. Я не разрешила девушке «играть», поэтому они просто стояли там, лошадь и девушка с большой улыбкой на лице.

Много дней спустя я вернулась с акции фотографов против скотобойной конной ярмарки, наполненная болью от того, что увидела. Я не могла спать, есть, ясно думать. Все те жестокие кадры смешались у меня в голове. Я не могла даже сходить к моим лошадям на пастбища. Мне не хотелось этого — я чувствовала, что зло с конной ярмарки все еще находится в моей голове, и я не хотела, чтобы лошади увидели его. Я боялась, что не смогу стать снова прежней. Я была эмоционально раздавлена. И тогда я вспомнила Виргу и то, как она вела себя с той больной девушкой. Я тоже была больна — мое сердце было разбито.

Я пошла на пастбища не для того, чтобы отнести лошадям сено, воду, или почесать их, я искала помощи. И была в смятении. Они полностью меня игнорировали, наградили меня одним или парой взглядов из-за тюков с сеном и вернулись к еде. Казалось, они не узнавали меня. Я прошлась до ближайшего холма. Никто не присоединился ко мне (обычно находится несколько желающих прогуляться рядом). Побродив немного без толку, я присела на бревно и погрузилась в свои растрепанные мысли. Я горевала, открывала свои глубокие раны. Я все еще не могу поверить, что случилось дальше, даже сейчас, когда пишу эти слова — Вирга оставила табун и подошла ко мне, так тихо, что я удивилась, увидев ее позади меня. Я подняла голову и она поднесла морду близко к моему носу, и начала вдыхать свое дыхание мне в легкие. Мы застыли на мгновение, которое показалось мне вечностью. Потом она зевнула, моргнула и начала щипать корешки травы в грязной земле у моих ног. Это было похоже на священный ритуал, который она исполнила для сирой и убогой. Я чувствовала нечто странное — это не было облегчением, не уменьшением боли, но… переменой, наверное. Мне стало интересно, могу ли я научиться чему-нибудь у этой старой кобылы, чья жизнь была нелегкой, которая потеряла почти всех своих детей и любовь всей своей жизни — серого мерина Персиля, который отбыл без прощаний, поставленный владельцем в другое место. Ее жизнь была полна молчаливой болью, но она все еще находит удовольствие в малом — в свежих корешках травы в грязной земле, в дыхании, которое она может разделить со мной, как самый дорогой подарок. «О ты, потерявший свою суть, но не нашедший Друга: не печалься, потому что Он помогает тебе в каждом вздохе,» — так говорят суфийские поэты. Она была тут с девушкой, и в ее присутствии девушка улыбалась и чувствовала облечение. Она была со мной, когда я чувствовала боль за всех лошадей, которым не могла помочь. Она стояла тихо рядом в ожидании, когда мы пройдем сквозь страдания, как защитник. Кто знает, как она воспринимала нас — двоих потерянных людей, ослепших и оглохших от ужасов мира? Не могущих увидеть свежие ростки травы, почувствовать запах мокрой земли, услышать первых весенних птиц — эмоциональных калек, в общем. Страх на одной стороне всех вещей, на другой — любовь, которая и есть единственная правда. Когда я смотрела на лошадь, я вспомнила одну вещь, которую читала много лет назад, и поняла урок, который она дала нам:
«Стремление есть суть загадки.
Стремление является лекарством.
Единственное правило: выстрадай боль.»